 |
 Ярославское региональное отделение общероссийской общественной организации СОЮЗ РОССИЙСКИХ ПИСАТЕЛЕЙ |
||
|
НАВИГАЦИЯ
Официальный сайт Союза российских писателей
|
˂Маленькие рецензии˃
«НАД СНОВИДЕНЬЯМИ ЗОЛУ РАЗВЕЕТ ВЕТЕР» О чём первая авторская книга стихотворений Евгения Матвеева «Крест никому»? Если следовать за цитатой из Уоллеса Стивенса, предваряющей сами стихи («В блестящей вазе – чистая вода». У. Стивенс «Стихотворения нашего климата»), Е. Матвеев привержен минимализму нашей северной природы, привычке принимать то немногое, что окружает нас и остаётся в душе, вниманию к мелочам, к простым чистым нотам и смыслам. Может быть, именно в этом и есть тихая радость одинокой внимающей души, всматривающейся в «потустекольный» мир, в котором летает одинокая бабочка смысла? Летала, но вот уже и её тень куда-то относит ветерок… А потом… на полночную городскую набережную, как волна, накатывает тишина здешнего мира, в котором для потомков Ноя «возвращаться – плохая примета»… Век наступил такой, со сплошными подменами и кидаловами, или что-то ещё, но современные поэты чуть ли не массово принялись изъясняться нерифмованной поэтической речью, т.е. не вполне и поэтической, хотя всё ещё и пытающейся хотя бы беллетристично возвыситься над бытиём, но уже имеющей мало общего с Бытием, а потому и более примитивной, необязательной, достаточно сравнить, например, стихотворение Евгения Матвеева «Я пустился за тобой во весь опор…» с хокку Николая Гумилёва «Вот девушка с газельими глазами…» Здесь минимализм Гумилёва, продиктованный традиционной формой, куда более ёмок, не правда ли? Тяготение к минимализму проявляется и в таких случаях эпиграмматики поэтических строк, как, например, «Но время победит мир» (в данном случае я не акцентирую внимание на казусе профессора Преображенского: «простите, кто на ком стоит»), однако, сама суть подобного высказывания, когда невероятные усилия бездушного века направлены на поиски продления жизни плоти, т.е. на победу над временем, делают это утверждение вполне обратным. На самом-то деле кому, как не поэту, знать, что времени вообще нет, есть вечность, которая не уготована где-то там, потом, но является нам всюду, в т. числе и здесь, и сейчас… А временные оболочки… что о них говорить, без привязки к вечному - это всего лишь платья, изнашивающиеся на дорогах жизни, как, собственно, и бумага этого мира, на которой, может быть, пишутся и бессмертные строки… Нет времени, есть лишь события, скреплённые какой-то общей цепью. А что там между ними – одному Богу известно. И даже самый лучший из Ланнистеров, пусть и самый маленький ростом, до конца своей жизни будет оплачивать не только свои, но и чужие долги, потому что в итоге оказывается назначенным для этого целеполагания вместо смерти. «Над сновиденьями Золу развеет ветер» – красиво, тем более, если в это верить. Если сами сновидения развеяны не будут. Я тоже верю, что развеяна будет над чем-то более ценным только зола «корявости слов и непокорности звуков».
О ПОВЕСТИ ВЛАДИМИРА ПЕРЦЕВА «ДОМИК В ДЕРЕВНЕ» Любое качественно написанное произведение создаётся автором в единстве мировоззренческих, этических, социальных, эстетических, моральных, стилистических и прочих вопросов бытия (иногда с некоторым количеством ответов, иногда, как в данном случае, – вовсе без ответов читателю). В повести Владимира Перцева «Домик в деревне» единство этих составляющих, с некоторыми авторскими предпочтениями, есть. Более того, в размышления лирического героя (тоже писателя) безусловно включены дорогие сердцу мысли самого автора. Конечно, как и положено повести от первого лица, размышления главного героя, как составная часть фона, должны присутствовать, делая образ самого мыслителя более ёмким и выписанным. В данном случае, и автор, и его главный герой даже носят одинаковое имя. Название повести – это тоже своего рода некий мем, этакая общая усмешечка автора-героя по поводу несостоятельности в сегодняшней реальности наших даже самых казалось бы обычных и непритязательных, хотя и внутренне ценностных, желаний и устремлений. Сегодняшняя реальность, увы, разрушительна, безжалостна, цинична, т.е. вполне чудовищна, если вдуматься, ко всему доброму, непритязательному и по-человечески нормальному в жизни, сформулированному автором на своём языке и на своём эмоциональном (внутренне горько-усмешечном от безысходности) фоне. Нечто сходное, в каких-то личностных проявлениях этого эмоционального состояния, мне припомнилось в «Голубой чашке» Аркадия Гайдара, но уже без надежды на благополучное и светлое будущее у Владимира Перцева, так что, далеко не дочитав ещё повесть до конца, я уже был уверен в тяжёлом и, в общем-то, безнадёжном к героям, её окончании. И если авторская цель написания повести была именно такой, то она несомненно оказалась достигнутой. Цель, естественно, не в том, чтобы раскрыть глаза читателю на сегодняшний ужас нашего существования, особенно читателю молодому (он, в массе своей, и без нас прекрасно знает, в каком мире вынужден, приспосабливаясь, выживать). Она, на мой взгляд, в другом: как остаться человеком несмотря ни на что, хранителем памяти обо всём подлинном и хорошем, даже если в итоге нам остаётся всего лишь память, а всё лучшее превращается в кладбищенский холмик. Повесть Владимира Перцева не дает ответ, как сделать нашу жизнь лучше, потому что и никто не знает этот ответ, но вот как остаться, пусть и слабым, и беспомощным, но человеком, как не сделаться бездушным чиновником-зомби, каждый для себя выбирает сам. И слабый человек, лишний в этом забюрократизированном и развращённом существовании, при этом потрясающе нетипичный времени и удивительный по архетипу, является примером, вызывающим искреннюю симпатию и подлинное читательское сопереживание. Стилистика повести, на мой взгляд, – это как употребление наречия «наверное» или более краткой его формы «наверно» (вот любит русский человек проглатывать слоги, сокращая всё, вплоть до названий городов: Плесков – Псков, Дебрянск – Брянск, Тайдулла – Тула…). Лично мне эта вековечная привычка не нравится и тем более не в разговорном, а в письменном варианте. И обилие в речи взрослого человека, писателя, междометий, и короткость предложений и фраз тоже не вызывает восторга. Но это на мой вкус, а в целом – вполне себе диалоги и мысли вполне русского человека. Мировоззренчески – утверждения главного героя мне понятны, даже и созвучны во многом, например, в этом: «Нет, господа, нет доверия у русского человека ни к какой власти, и законопослушание его – с «фигой» в кармане. И это, думается мне, не только оттого, что дикий мы народ, малокультурный, хотя и это тоже есть, но и по причине обострённого чувства справедливости. Буква закона нас не устраивает, если сердце с ней не согласно. Поэтому и не будет у нас никогда никакого правового государства, невозможно оно. Русский человек бумажку не признаёт, никакие умные доводы её, никакие жёсткие требования и угрозы. Не этим руководствуется он в жизни. Компас его – сердце, вот как сердце покажет, так тому и быть. А иначе не будет русскому человеку никакого покоя». Но эта же самая психология зачастую способна привести к трагическому результату. Понятно, что человек желает уединения, но сталкивается с непредвиденным обстоятельством. Раздумывает о судьбе беглянки, решаясь стать её опекуном, но тут же и обкашивает участок, ненамеренно делая более видимым дом со светящимися в нём окнами, т. е. бездумно способствует обнаружению приютской девочки… Отбивает Машу у чиновниц после обнаружения и тут же оставляет одну, включившись в процесс оформления бумажек, когда вполне мог бы привезти её в Ярославль, в свою квартиру, и тем самым с гораздо большей степенью надёжности попытаться уберечь от детдомовской судьбы и, тем более, от смерти. Чего же не хватило? Чувства опасности? Внимательности к деталям? Или погубило писательство, когда человек живёт более творчеством, нежели с должной мерой ответственности проживает собственную жизнь? Но если это именно так, если даже умудрённый жизнью субъект, руководствующийся духовными и нравственными ценностями, не стремится к собственной безупречности, тогда сожжение дома и смерть девочки становятся вещами одинаковой степени неизбежности. Именно в этом и состоит, по-моему, наибольшее внутреннее противоречие, вскрытое автором. Люди! Всё дело не только и не столько в бюрократической составляющей нашей жизни, как нам иногда представляется, сколько в нас самих! Можно жить и не замечать этой составляющей, сознательно противополагая ей своё существование, но вот грамотно противостоять – штука куда более трудоёмкая и ответственная. Будем надеяться, что многие молодые люди, прочитав эту повесть, не захотят повторять ошибки главного героя, но научатся побеждать этот бурьян разросшейся реальности. Побеждать прежде всего в самих себе, проникшись состраданием, в том числе, и к судьбе (или к несудьбе) маленькой девочки Маши.
О СТИХАХ ВЛАДИМИРА ПЕРЦЕВА Стихи Владимира Перцева – подлинные свидетельства самой что ни на есть жутковатой правды бытия, лирические переживания лишнего человека, признающегося, прежде всего, самому себе: "Не отец ты, не муж, не делец – ротозей", что непросыхающими от умиления очами глазеет на мир вокруг него. Не так ли по мысли Тютчева и сам Царь Небесный исходил, благословляя, русскую землю? Но мир изменился не только внешне, омертвев магниевым светом ночной цивилизации или голливудскими картинами цветущей Рублёвки, контрастирующими с нищетой и запустением российской глубинки... Если бы только этим, привычным для русского глаза, делом! Мир изменился и внутренне, в душах носителей этого бытия, и изменился в страшную сторону. Что же такое ужасное и непоправимое стряслось с нами, с самим человеческим "я"? Оно превратилось в некий "диалектический курьёз", в "стрелу без цели". И это не стрела из сказки о царевне-лягушке, а реальная, "по задницу" входящая в болотную жижу... Стихи не дают ответа, как выдираться из этой трясины бытия, как жить дальше. Да и нет никакого ответа. И никто его не знает. Разве что благословлять каждое мгновение и умиляться на всякий пустяк, прозревая невероятные глубины и сияния во временном и сиюминутном аду. Вот об этом, как мне представляется, стихи Владимира Перцева. И их невозможно читать спокойно и размеренно. Их принимаешь в себя как горькое, но благотворное, лекарство, которое если уж и не исцелит (для этого есть молитвенное средство), то во многом, вслед за лирическим "я" автора, поможет душе хоть на краткий миг отойти от обуревающей её гордыньки, как от края пропасти... Леонид Советников
О СТИХАХ ИЗ СБОРНИКА «СТРЕЛА БЕЗ ЦЕЛИ» ВЛАДИМИРА ПЕРЦЕВА По-моему, ввиду всеобщего стремления к слепому оттачиванию своего пера, даже больше – к приданию убедительности и понятности, поэты сейчас всё больше боятся быть неадекватными. То есть забывается роль поэта – о нет, не в пророчестве, а в умении «дойти до самой сути». Или хотя бы в таком желании. На фоне «очеловечивания» поэзии особенно интересным кажется сборник Владимира Перцева, бросающий вызов этой деградации. Одной из центральных проблем, представленных в нём, является проблема «трагической вины». «Да, виновен я. Накажи». Но за что? Да хотя бы за то, что не могу «сложить картинки с вырезами – жизнь». В стихах «Стрелы без цели» эта вина «перед тем, что жив» приобретает архетипический характер. Подобно софокловскому герою, герой перцевский могущественен уже потому, что он делает выбор в пользу «принятия судьбы и суда», пусть ему и не избыть грехов. Потому что в «Молитве» бросается вызов высшей силе. «Ну что им объяснять? Они меня умней». Ой ли? «Судьба. Казни меня, прощай» - я ведь жить не умею. Собственно говоря, живёт-то за меня моя внутренняя обезьяна. А впрочем, правы ли они, беззаботные, те, не «поэты до мозга костей», а «умишком тронувшаяся Чудь»? Искренне на этот вопрос положительно лирический герой нам не ответит. «Баран, шерстию неважный» всё о себе знает, в отличие от умнейших, то есть, по факту, «великой семьи глупцов». И чисто политические или социальные вопросы, поднимаемые, кстати говоря, в немалом количестве стихотворений, переживаются лирическим героем как глубоко личные: Вот справа от нас залегла Рублёвка, присыпаны пеплом густым огни. И так неуютно, и так неловко отстёгивать здесь пристежные ремни…
И бьёт в глаза жутковатой правдою слепой и мистический этот свет. И ночь сгущается над заправкою, и зябко ёжится мой сосед. Тактильные ощущения, субъективная оценка («жутковатая правда») – всё это делает произведение антипублицистичным, истинно художественным. Автор не делает выводов, ничего не доказывает – только рассказывает. Вернее, рисует. В своих стихах Перцев – тоже художник: в сборнике практически нельзя найти часто встречаемых сегодня абстракций. Слова всегда подкреплены образами – конкретными, символичными. Его лирический герой – настоящий, «безысходный» поэт. Созерцатель, этакий «соглядатай праздный». Вот упруго взлетели воробьи, вот предвещает что-то едва зримая, но замеченная тень паутины. Именно тончайшее чутьё, причастность к мирозданию делает поэта поэтом. «Вход в иные вселенные» - вот что за время своего существования он обретает бесконечное количество раз. В смирении, в открытости, наконец, в смерти сила бессильного «образины», чья участь – всегда быть «с той стороны стекла». Удивительно: соблюдая дистанцию, ставя себя и читателей в оппозицию «я – вы», герой стихов Владимира Перцева проходит, но не мимо, а насквозь. Обволакивает и даёт понять: вот «мировая скорбь», вот твоя свобода. И душе ничего не остаётся, кроме как поверить. Ему. В себя. А она же только того и ждёт – настоящая душа. Так пусть бежит, бежит, куда ей надо.
Александр Страшинский |
||
|
Ярославское региональное отделение ООО СРП, 2009.
|